О чем напомнила песня
В День Победы радио, телевидение, и наши,- на Земле обетованной, и московские, будят нас залпом музыки. Самой разной - от бравурной до трогательно лирической. И каждый в этом звуковом потоке отличит свою, близкую его настрою, ноту. Я, например, и в будни, и в праздник, когда речь идет о военном прошлом, готов слушать песни Булата Окуджавы. В одной из них поется о мальчиках, которых провожают на фронт и с надеждой желают самого главного: "Постарайтесь вернуться назад". Как позже сообщила нам статистика, среди солдат, шагнувших в огонь войны прямо со школьного порога, потери оказались наибольшими. Да я и сам видел, как стремительно редел их строй.
Наш 4-й Кубанский казачий корпус обычно выводили на исходные рубежи - к самому переднему краю линии фронта. Там и ожидали, пока пехота, танкисты, артиллерия прорубят в основательно укрепленных позициях противника окно, чтобы потом в него ринулись конники - для преследования дрогнувшего противника или рейда по его тылам. А пока наступал этот решающий момент, проходили, бывало, не часы - дни. Тем временем успевали провожать взглядом проходившую туда, где шли жаркие бои, не одну маршевую роту.
Тогда и видел тех самых окуджавских мальчишек, понуро шагавших цепочкой вдоль дороги. Цыплячьи шеи, болтавшиеся в просторных воротниках гимнастерок, посуровевшие лица, настороженно вздрагивавшие - впервые в жизни! - от орудийных выстрелов тяжелой артиллерии. Подобраны и заткнуты за пояс края явно не по росту шинелей. Совсем несуразно иногда выглядели винтовки на плечевых ремнях: вороненые штыки колыхались у большинства высоко над головой. А назавтра парнишки отправлялись в обратную сторону, в тыл. Уже не шли - ехали на армейских
повозках, белея свежими бинтами. На дне тех колымаг, как полагается, ногами вперед, лежали парами, по трое те, кто не дотянул до госпитальной койки.
К слову, среди не вернувшихся домой был и мой брат Семен Герценов, двадцатилетний младший лейтенант, командир взвода противотанкового минного батальона. Думаю, это о нем, ушедшем из песни в небытие, рассказал мне и моей сестренке Фаине церковный сторож на окраине города Георгиу-Деж - станции Лиски под Воронежем. 
Там мы набрели на хатенку, где нас встретил квартировавший здесь еще с довоенной поры старый человек, имевший важное поручение - стеречь погост при церквушке.
- Бой в тот день разгорелся, каких было мало даже у нас, - повествовал хозяин сторожки. - Немец никак не мог в наших местах одолеть Дон. А раз тяжелый бой, то и покойников не счесть. К ночи потянулись возы с убитыми. И не было им конца-края. Свозили на захоронение во двор школы № 13, вон там она, рядом. И насыпали братскую могилу, каких не видывал ни до, ни после.
Командир истребителей танков
в письмах и других бумагах,
пришедших с фронта
Он писал маме часто, не загадывая, сколько ему осталось жить. Призывал: "Крепитесь!" и уверял ее и сестричку: "Соберемся еще!", хотя четверо из шести в семье были там, где стреляют. Сообщал о только о погибших товарищах с болью, но сдержанно, видимо сознавал: это ему еще предстоит. Такая у него была у "Отдельный инженерно-минный батальон истребительной бригады".
А выполняли они тогда свою работу уничтожителей танков на берегу Дона под Воронежем в жуткую осень 1942-го. Тяжкую не потому, что был приказ Сталина: "Ни шагу
назад!" Враг рвался к Волге с намерением схватить за горло всю страну. А они стояли день за днем – держали свой рубеж до последнего. Если ехали в тыл, то как уже было сказано, вповалку на дне армейской повозки…
Об этом через многие годы рассказывал мне и старшей сестре Фаине сторож при церкви. Мы набрели на него в поисках могилы родного брата по адресу, обозначенному в похоронке: город Георгиу-Деж, школа №13.
- Сбился я тогда со счета, - вспоминал старый-престарый человек в засаленной телогрейке и захватанной кепчонке на голове. - Их везли и везли всю ночь по этому крутояру. Видишь обрыв? Это к берегу Дона. Лошади по паре в упряжке еле вытягивали, а на возах люди с белыми бинтами, кто в хорошей шинели, кто в обмотках заместо сапог. У командиров одежка получше, но зачем она покойнику? Свозили убитых туда, в братскую могилу, - и махнул дед рукой в сторону школы, уже давно закрытой за ветхостью.
Перед нашим взором, устремленным в далекое прошлое, потянулась печальная процессия, торопившаяся доставить страшный груз затемно, до рассвета, пока не появились немецкие самолеты. А на одной из тех повозок нам виделся наш Семен. Это была правда, выверенная календарем.
Отправлялся Семен из дома не на войну - на срочную службу. По заведенному порядку он, как и все его ровесники, в сороковом году шагнул туда прямо с классного порога. У кого аттестат получше, тех определяли не в общий строй, а в армейские школы он стал курсантом военно-инженерного училища.
Да что это я все рассказываю - пусть говорят письма громко именуемые иногда «человеческие документы». Интимные, предназначенные только для родных и близких, они без нескромного пафоса, прикрыты наивной завесой секретности, рассказывают правду, говорят о том, что было. Я только разложил конверты и треугольники во временной последовательности, в таком порядке, как писал их братишка маме и младшей сестренке Полине в Сибирь - в "эвакуацию". А некоторые мои замечания, думаю, помогут лучше понять, что есть что и кто есть кто.
"3 февраля, 1942 года
Дорогие мамулька и Полинка!
Живу по-старому, новостей особых нет... Знаешь, надоело мне здесь, хочу на фронт, а нас все держат.
Мамочка, безумно соскучился, мои родные. Мне кажется, что много-много лет я вас не вижу. А встретиться хочется. Мамулька милая, ничего, соберемся еще все вместе, еще будет, будет праздник для нас, как для всех, и будет скоро. Папаню призвали -ясно, хуже тебе будет... Но помни: ты - не одна. Я всегда, родная, любимая мать моя, с тобой, как и папочка, Борис, Феня. За твои страдания и горести отомстим сильно, жестоко, страшно отомстим!
А сейчас нужно все это пережить. Этот год тяжелый, очень тяжелый для всех нас, но тяжесть и страдания нужно пережить. Что враг сделал с нашей милой и родной Украиной! Ужас, не секрет ведь это. Но гадина за это поплатится жизнью своей...
...Эх, гадины, звери, убийцы, что наделали! Но ничего, их ждет справедливая народная месть...
Ты, родная мамочка, ничего не жалей. Если нужно, отдай или променяй все, но береги себя и Полинку, помни, что ты мать, к которой скоро приедут сыновья, ты жена, к которой скоро вернется муж. Ничего не жалей, наживем барахло... Крепко, сотни раз целую Ваш любящий сын и брат".
"10 февраля 1942 года
Милые мамочка и Полинка!
.Живу все тут же, все по-старому: сам учусь и обучаю. (Среди писем сохранилось переводное свидетельство в 10-й класс: тринадцать оценок "отлично", только одна "хор." - по военным занятиям. А тут у нашего Семена прорезалась военная косточка. По-прежнему оставался курсантом и своим же товарищам читал курс "военные мосты") ...Видите, никак не уеду (на передовую), а собирался еще в декабре. Уверен, я еще успею повоевать...
Крепко и нежно целую вас -
ваш сын и брат Семен".
"Ярославль,
24 февраля 1942 года
Дорогие мама и Полинка!
Получил от вас письмо. Больше всего меня порадовала весть о Борисе и об отце. (Узнал, что оба мы на фронте, живы, но адресов еще не имел.) Живу по-старому, Должен был 22 ехать, но снова по важной причине задержали.(Надпись на одной из фотографий, подаренной Семену, открывает секрет: не отправляли на фронт, потому что сами курсанты формировали маршевые команды новичков).
«Март 1942 года.
(без числа)
Опять досадует: нет новостей, "...я еще не уехал, но уже на колесах. Так что могу отправиться и сейчас, и через десять дней. ' и
Будьте здоровы.
Крепко целую вас -
ваш Семен".
Из анкеты вступающего в компартию, заполненной Семеном собственноручно, которую прислал батальонный писарь нашей маме вместе с другими бумагами, становится ясно: сбылось, наконец, долгое ожидание - мой брат на передовой!
А вот и второе, наспех писаное послание, вряд ли порадовавшее бедное мамино сердце (на треугольнике штамп почты:, 22.06.42 - получено в первую годовщину войны!):
"Дорогие мои мамулька и Полинка!
Как чувствуете себя? Я уже на фронте с 9 июня. Живу хорошо, здоров, чувствую себя превосходно. (!) Обо мне не беспокойтесь. Целую крепко - ваш С."
То число календаря памятно и конникам нашей тогда еще 34-й отдельной кавалерийской дивизии. Именно в этих местах в те же дни немец будто собрал всю свою авиацию, и самолеты, сменяя друг друга, засыпали нас бомбами. Эскадроны уходили на восток, и не исключено, что отступали через цепи обороны, занятой батальоном, где служил братишка. Он, может быть, был рядом, могли в той толчее свидеться, да Семен еще долго горевал, ничего не зная обо мне. Это открытие сделал я только сейчас, заново осмысливая адреса и даты, указанные ъ этих письмах.
Фантастика! А поделиться не с кем: нет ни мамы, ни отца, ни обеих сестричек, и героя этого повествования нет в живых. А ведь можно было им рассказать об этом фронтовом чуде - достаточно лишний разок было развернуть пожелтевшие треугольники, углубиться в бесценные строки "оттуда". Но "ничего не вернешь, не вычеркнешь, не изменишь", - это Анатолий Рыбаков писал в своих воспоминаниях.
"27 июня 1942 года
Дорогие мои мамуленька и Полинка!
Есть адрес, спешу сообщить о себе и поскорее и получить весточку от вас. Я - на фронте, совсем близко к передовой. В боях уже участвовал, чувствую себя прекрасно (!). Родные мои, почти привык к фронтовому шуму и уже не вздрагиваю при даже близких разрывах бомб, снарядов, мин.
Борису и отцу письма написал. Пишите, как живете, как у вас с продуктами, есть ли что-нибудь от Фени? (А она, как стало позже известно, служила в то время в саперной армии, строившей укрепления - временные рубежи для отступавших советских войск.) Привет соседям.
Целую вас крепко -
ваш любящий сын Семен".
"10 августа 1942 года
Здравствуйте, дорогие мои!
Наконец, есть возможность черкнуть пару строк. Сегодня отдыхаем после вчерашнего жаркого боя. Да, вчера уже второй раз были в бою. Цел, жив-здоров. Моих двух друзей сразили насмерть вражеские пули, одного друга ранило. Только сегодня почувствовал усталость, которой вчера вовсе не чувствовал. Ну, ничего, отдохнем и скоро - снова в бой. Эх, как хочется почитать письмо, но его никак не дождусь ни от кого. Пишите, милые мамулька и Полечка, пишите чаще и больше. Есть ли вести о Фене, что пишут Борис и папаня, как они? Думаю, милые мои, родные, что скоро встретимся, то есть после окончания войны. Да-да скоро, очень скоро!
Чувствую сейчас себя очень хорошо. Очень хорошо, питаюсь, как и все бойцы мои. Кончаю. Будьте здоровы.
Привет соседям.
Целую вас крепко -
ваш любящий сын и брат Семен".
Неизвестно, сколько боев провел он. Каким был там в жаркой схватке. Но, видимо, достойным. Об этом письменно и собственноручно свидетельствует его боевой товарищ, человек бывалый, вдвое старше Семена, - Роман Ефимович Бушин в рекомендации, при вступлении брата в партию. Вот что писал Бушин в той бумаге, приложенной к заявлению Семена:
"Младшего лейтенанта тов. Герценова Семена Евсеевича, рождения 1922 года, знаю с мая 1942 года. Хороший товарищ, грамотный, как командир требовательный к себе и подчиненным. Дважды, был в бою с тов. Герценовым. В бою ведет себя стойко, как подобает командиру, дерзок и беспощаден к немецким фашистам. Тов. Герценов предан делу партии, Родине... Я рекомендую тов. Герценова в кандидаты партии ВКП(б)..
Бушин
14.07.42"
Месяц спустя родился еще один официальный документ, это уже была похоронка: "Ваш сын, младший лейтенант Герценов Семен Евсеевич, в бою за социалистическую Родину, верный военной присяге, проявивший геройство и мужество, был убит 09.08.1942г.
Вчитываюсь в трагические строки, и - снова открытие: остался парнишка на поле боя, не дожив до своего дня рождения всего-то четырнадцать дней. А исполнилось ему уже 20 лет от роду. На том можно завершить печальную повесть о школьнике-курсанте - младшем лейтенанте и командире взвода. Но история эта после Победы получила свое...
...семейное продолжение
Однажды я, недавний кавалерист, заглянул по случаю в домик старинной постройки на соседней с улицей, где я жил до войны. Переступил порог крошечной комнатки, именуемой столовой, и там мое внимание привлекла фотография: пять юных лиц, тесно прижавшихся друг к другу. Среди них - мой Семен! Ускорю повествование: дочь хозяйки дома, тоже представленная на фото, пояснила: "Все мы -одноклассники!" Но она оказалась самой красивой среди всех. Что было дальше? Любовь с первого взгляда. В декабре того же 46-го мы с ней поженились.
Там мы набрели на хатенку, где нас встретил квартировавший здесь еще с довоенной поры старый человек, имевший важное поручение - стеречь погост при церквушке.- Бой в тот день разгорелся, каких было мало даже у нас, - повествовал хозяин сторожки. - Немец никак не мог в наших местах одолеть Дон. А раз тяжелый бой, то и покойников не счесть. К ночи потянулись возы с убитыми. И не было им конца-края. Свозили на захоронение во двор школы № 13, вон там она, рядом. И насыпали братскую могилу, каких не видывал ни до, ни после.
Командир истребителей танков
в письмах и других бумагах,
пришедших с фронта
Он писал маме часто, не загадывая, сколько ему осталось жить. Призывал: "Крепитесь!" и уверял ее и сестричку: "Соберемся еще!", хотя четверо из шести в семье были там, где стреляют. Сообщал о только о погибших товарищах с болью, но сдержанно, видимо сознавал: это ему еще предстоит. Такая у него была у "Отдельный инженерно-минный батальон истребительной бригады".
А выполняли они тогда свою работу уничтожителей танков на берегу Дона под Воронежем в жуткую осень 1942-го. Тяжкую не потому, что был приказ Сталина: "Ни шагу
назад!" Враг рвался к Волге с намерением схватить за горло всю страну. А они стояли день за днем – держали свой рубеж до последнего. Если ехали в тыл, то как уже было сказано, вповалку на дне армейской повозки…
Об этом через многие годы рассказывал мне и старшей сестре Фаине сторож при церкви. Мы набрели на него в поисках могилы родного брата по адресу, обозначенному в похоронке: город Георгиу-Деж, школа №13.
- Сбился я тогда со счета, - вспоминал старый-престарый человек в засаленной телогрейке и захватанной кепчонке на голове. - Их везли и везли всю ночь по этому крутояру. Видишь обрыв? Это к берегу Дона. Лошади по паре в упряжке еле вытягивали, а на возах люди с белыми бинтами, кто в хорошей шинели, кто в обмотках заместо сапог. У командиров одежка получше, но зачем она покойнику? Свозили убитых туда, в братскую могилу, - и махнул дед рукой в сторону школы, уже давно закрытой за ветхостью.
Перед нашим взором, устремленным в далекое прошлое, потянулась печальная процессия, торопившаяся доставить страшный груз затемно, до рассвета, пока не появились немецкие самолеты. А на одной из тех повозок нам виделся наш Семен. Это была правда, выверенная календарем.
Отправлялся Семен из дома не на войну - на срочную службу. По заведенному порядку он, как и все его ровесники, в сороковом году шагнул туда прямо с классного порога. У кого аттестат получше, тех определяли не в общий строй, а в армейские школы он стал курсантом военно-инженерного училища.
Да что это я все рассказываю - пусть говорят письма громко именуемые иногда «человеческие документы». Интимные, предназначенные только для родных и близких, они без нескромного пафоса, прикрыты наивной завесой секретности, рассказывают правду, говорят о том, что было. Я только разложил конверты и треугольники во временной последовательности, в таком порядке, как писал их братишка маме и младшей сестренке Полине в Сибирь - в "эвакуацию". А некоторые мои замечания, думаю, помогут лучше понять, что есть что и кто есть кто.
"3 февраля, 1942 года
Дорогие мамулька и Полинка!
Живу по-старому, новостей особых нет... Знаешь, надоело мне здесь, хочу на фронт, а нас все держат.
Мамочка, безумно соскучился, мои родные. Мне кажется, что много-много лет я вас не вижу. А встретиться хочется. Мамулька милая, ничего, соберемся еще все вместе, еще будет, будет праздник для нас, как для всех, и будет скоро. Папаню призвали -ясно, хуже тебе будет... Но помни: ты - не одна. Я всегда, родная, любимая мать моя, с тобой, как и папочка, Борис, Феня. За твои страдания и горести отомстим сильно, жестоко, страшно отомстим!
А сейчас нужно все это пережить. Этот год тяжелый, очень тяжелый для всех нас, но тяжесть и страдания нужно пережить. Что враг сделал с нашей милой и родной Украиной! Ужас, не секрет ведь это. Но гадина за это поплатится жизнью своей...
...Эх, гадины, звери, убийцы, что наделали! Но ничего, их ждет справедливая народная месть...
Ты, родная мамочка, ничего не жалей. Если нужно, отдай или променяй все, но береги себя и Полинку, помни, что ты мать, к которой скоро приедут сыновья, ты жена, к которой скоро вернется муж. Ничего не жалей, наживем барахло... Крепко, сотни раз целую Ваш любящий сын и брат".
"10 февраля 1942 года
Милые мамочка и Полинка!
.Живу все тут же, все по-старому: сам учусь и обучаю. (Среди писем сохранилось переводное свидетельство в 10-й класс: тринадцать оценок "отлично", только одна "хор." - по военным занятиям. А тут у нашего Семена прорезалась военная косточка. По-прежнему оставался курсантом и своим же товарищам читал курс "военные мосты") ...Видите, никак не уеду (на передовую), а собирался еще в декабре. Уверен, я еще успею повоевать...
Крепко и нежно целую вас -
ваш сын и брат Семен".
"Ярославль,
24 февраля 1942 года
Дорогие мама и Полинка!
Получил от вас письмо. Больше всего меня порадовала весть о Борисе и об отце. (Узнал, что оба мы на фронте, живы, но адресов еще не имел.) Живу по-старому, Должен был 22 ехать, но снова по важной причине задержали.(Надпись на одной из фотографий, подаренной Семену, открывает секрет: не отправляли на фронт, потому что сами курсанты формировали маршевые команды новичков).
«Март 1942 года.
(без числа)
Опять досадует: нет новостей, "...я еще не уехал, но уже на колесах. Так что могу отправиться и сейчас, и через десять дней. ' и
Будьте здоровы.
Крепко целую вас -
ваш Семен".
Из анкеты вступающего в компартию, заполненной Семеном собственноручно, которую прислал батальонный писарь нашей маме вместе с другими бумагами, становится ясно: сбылось, наконец, долгое ожидание - мой брат на передовой!
А вот и второе, наспех писаное послание, вряд ли порадовавшее бедное мамино сердце (на треугольнике штамп почты:, 22.06.42 - получено в первую годовщину войны!):
"Дорогие мои мамулька и Полинка!
Как чувствуете себя? Я уже на фронте с 9 июня. Живу хорошо, здоров, чувствую себя превосходно. (!) Обо мне не беспокойтесь. Целую крепко - ваш С."
То число календаря памятно и конникам нашей тогда еще 34-й отдельной кавалерийской дивизии. Именно в этих местах в те же дни немец будто собрал всю свою авиацию, и самолеты, сменяя друг друга, засыпали нас бомбами. Эскадроны уходили на восток, и не исключено, что отступали через цепи обороны, занятой батальоном, где служил братишка. Он, может быть, был рядом, могли в той толчее свидеться, да Семен еще долго горевал, ничего не зная обо мне. Это открытие сделал я только сейчас, заново осмысливая адреса и даты, указанные ъ этих письмах.
Фантастика! А поделиться не с кем: нет ни мамы, ни отца, ни обеих сестричек, и героя этого повествования нет в живых. А ведь можно было им рассказать об этом фронтовом чуде - достаточно лишний разок было развернуть пожелтевшие треугольники, углубиться в бесценные строки "оттуда". Но "ничего не вернешь, не вычеркнешь, не изменишь", - это Анатолий Рыбаков писал в своих воспоминаниях.
"27 июня 1942 года
Дорогие мои мамуленька и Полинка!
Есть адрес, спешу сообщить о себе и поскорее и получить весточку от вас. Я - на фронте, совсем близко к передовой. В боях уже участвовал, чувствую себя прекрасно (!). Родные мои, почти привык к фронтовому шуму и уже не вздрагиваю при даже близких разрывах бомб, снарядов, мин.
Борису и отцу письма написал. Пишите, как живете, как у вас с продуктами, есть ли что-нибудь от Фени? (А она, как стало позже известно, служила в то время в саперной армии, строившей укрепления - временные рубежи для отступавших советских войск.) Привет соседям.
Целую вас крепко -
ваш любящий сын Семен".
"10 августа 1942 года
Здравствуйте, дорогие мои!
Наконец, есть возможность черкнуть пару строк. Сегодня отдыхаем после вчерашнего жаркого боя. Да, вчера уже второй раз были в бою. Цел, жив-здоров. Моих двух друзей сразили насмерть вражеские пули, одного друга ранило. Только сегодня почувствовал усталость, которой вчера вовсе не чувствовал. Ну, ничего, отдохнем и скоро - снова в бой. Эх, как хочется почитать письмо, но его никак не дождусь ни от кого. Пишите, милые мамулька и Полечка, пишите чаще и больше. Есть ли вести о Фене, что пишут Борис и папаня, как они? Думаю, милые мои, родные, что скоро встретимся, то есть после окончания войны. Да-да скоро, очень скоро!
Чувствую сейчас себя очень хорошо. Очень хорошо, питаюсь, как и все бойцы мои. Кончаю. Будьте здоровы.
Привет соседям.
Целую вас крепко -
ваш любящий сын и брат Семен".
Неизвестно, сколько боев провел он. Каким был там в жаркой схватке. Но, видимо, достойным. Об этом письменно и собственноручно свидетельствует его боевой товарищ, человек бывалый, вдвое старше Семена, - Роман Ефимович Бушин в рекомендации, при вступлении брата в партию. Вот что писал Бушин в той бумаге, приложенной к заявлению Семена:
"Младшего лейтенанта тов. Герценова Семена Евсеевича, рождения 1922 года, знаю с мая 1942 года. Хороший товарищ, грамотный, как командир требовательный к себе и подчиненным. Дважды, был в бою с тов. Герценовым. В бою ведет себя стойко, как подобает командиру, дерзок и беспощаден к немецким фашистам. Тов. Герценов предан делу партии, Родине... Я рекомендую тов. Герценова в кандидаты партии ВКП(б)..
Бушин
14.07.42"
Месяц спустя родился еще один официальный документ, это уже была похоронка: "Ваш сын, младший лейтенант Герценов Семен Евсеевич, в бою за социалистическую Родину, верный военной присяге, проявивший геройство и мужество, был убит 09.08.1942г.Вчитываюсь в трагические строки, и - снова открытие: остался парнишка на поле боя, не дожив до своего дня рождения всего-то четырнадцать дней. А исполнилось ему уже 20 лет от роду. На том можно завершить печальную повесть о школьнике-курсанте - младшем лейтенанте и командире взвода. Но история эта после Победы получила свое...
...семейное продолжение
Однажды я, недавний кавалерист, заглянул по случаю в домик старинной постройки на соседней с улицей, где я жил до войны. Переступил порог крошечной комнатки, именуемой столовой, и там мое внимание привлекла фотография: пять юных лиц, тесно прижавшихся друг к другу. Среди них - мой Семен! Ускорю повествование: дочь хозяйки дома, тоже представленная на фото, пояснила: "Все мы -одноклассники!" Но она оказалась самой красивой среди всех. Что было дальше? Любовь с первого взгляда. В декабре того же 46-го мы с ней поженились.
P.S. от Е. Гиллер:
Хочу добавить еще несколько слов к написанному дядей.
В настоящее время существует сайт Министерства Обороны, в котором перечислены погибшие и пропавшие без вести во время войны.
Я долго пыталась найти запись о Семене, но найти не могла. Обращение к провайдерам сайта ничего не дало.
По совету одного человека, опытного в таких делах, я начала искать по другим данным, не указывая фамилию. И нашла.
Фамилию исказили до неузнаваемости, очевидно, записывали на слух. Нашлось три записи: Берчелов- Берцелов-Берцелев Шмеер Евсеевич. Дата смерти совпадает. Место рождения и год указаны не везде, и не всегда правильно. Но должность и звание совпадает.
Однако, самой главной записи - записи о безвозвратных потерях пока не нашлось. Надо получить копии данных о рождении и смерти и обратиться на сайт за помощью.
Запись о Семене в Книге Памяти Донецкой области
