На свой первый звонок я опоздала. Не знаю, как это получилось. Потом папа всегда ставил часы на полчаса вперед, чтобы я приходила в школу вовремя. Один раз и я перевела часы, так что пришла в школу еще затемно, намного раньше, чем все остальные.  Первое время папа водил меня в школу. Мою первую учительницу звали Надежда Ивановна. Придя домой из школы, я у мамы как-то спросила, почему она говорит «Уверх, униз, каструля» вместо «вверх, вниз, кастрюля». Так пал в моих глазах авторитет учителя.

Школа была от дома далеко.  Классы были подобраны так, чтобы соседи учились вместе. Вместе мы и возвращались из школы.  Сначала надо было идти по довольно широкой улице. Когда мы доходили до ее конца, к месту, где росла группа деревьев,   в нашей школе обычно звенел звонок на следующий урок. Это место мы и называли «школа». Мы, первоклассники, садились верхом на портфели под деревьями и обменивались новостями, болтали, отдыхали. А потом шли дальше. Так было, пока не похолодало.

Самое страшное было ходить в школу, когда начинались дожди. Асфальт лежал не везде, и  добраться до школы было нелегко. Если дождь закончился ночью, то идущие на энергозавод рабочие протаптывали тропинку, и по ней, как по пластилину,   можно было идти спокойно. Иначе, приходилось идти в обход. Около школы ставили специальные корыта, чтобы помыть обувь.

К началу первого класса я уже хорошо читала, в отличие от большинства одноклассников. Я не могла слушать чтение по слогам, и за то время, пока прочитывали страницу, я ее прочитывала с десяток раз.   По предложению учительницы все одноклассники принесли тоненькие детские книжки, чтобы сделать библиотечку в классе. Я за перемену успевала прочитывать книжку или две. На уроках пения или труда учительница ставила одного из учеников, чтобы читать вслух книгу всем остальным. Обычно это были Тала Котляр или я. Поэтому было велико мое удивление, когда после 8 класса я увидела в личном деле, что в первом классе у меня по чтению было «4». 

Зато по чистописанию я никогда не блистала. И по этому предмету у меня была единственная тройка в первом классе. Меня даже посадили рядом с  Валерой Пащенко, мальчиком, который писал очень хорошо, чтобы я у него училась. Если приходилось писать его ручкой, мне казалось, что получается действительно лучше.

Потом, наверное, в классе четвертом меня посадили с Юрой Кокуриным, драчуном, которого не выдерживала ни одна соседка по парте. На удивление, мы с ним нашли общий язык. Он в то время читал с увлечением книгу об авиации и мне рассказывал о самолетах и вертолетах. Из всех, с кем я училась с  первого  по четвертый класс, среди всех одноклассников я чаще всего его встречала, когда уже работала. Совсем недавно его убили, говорят, что из-за квартиры.

В конце учебного года обычно устраивали родительское собрание-концерт, на котором выступали все ученики класса. Мама в это время была на  работе, и на собрание ко мне приходила Полечка. В начале и конце учебного года всегда дети дарили цветы учителям. Букеты были огромные, много разных цветов, в руке не удержать. Цветы  брали у одной из соседок, которая их разводила.

В младших классах я дружила с соседкой Талой Котляр. Мы жили рядом и ходили из школы обычно вместе. Она была очень крупная девочка, моя мама называла ее «гренадер», а я невысокого роста. Так что вместе мы представляли довольно смешную картину. Иногда мы занимались вместе, играли у них во дворе. Она была фантазеркой или врушкой, не знаю, иногда придумывала такое, чему поверить было трудно. Как-то она сказала, что у меня был старший брат, я не поверила, а ведь это было правдой, очевидно, она слышала от родителей.  Она жила среди взрослых и слышал многое из того, от чего нас с братом ограждали. У нее была старшая сестра Нила, которая на втором-третьем курсе бросила институт. Об этом говорили шепотом. Потом вышла замуж за режиссера и среди первых  в шестидесятых годах уехала в Израиль.

Как-то, почему-то мы с Талой поссорились и не разговаривали. Шел урок украинского языка.  Учительница спросила в классе: «Кто  может спеть песню Т.Г. Шевченко «Реве та стогне Днiпр широкий»?». Откуда-то я знала эту песню. Слова были напечатаны в учебнике, а мелодию слышала по радио. Мы вдвоем с Талой, не сговариваясь, поднимаем руки. Нас вызывают к доске. Так как мы в ссоре, становимся по разные стороны от учительницы, и поем. Если вдуматься, смешно, что мы, две еврейки, единственные, кто знает украинскую песню во всем классе.

У этой истории есть продолжение, которое добавила вторая героиня рассказа уже в наши дни: «Поразительно, как в жизни всё повторяется... Вскоре после окончания университета меня послали от работы учиться в отраслевой институт повышения квалификации в Москву, где все сессии конечно же заканчивались пьянками. И вот на одной из них какой-то большой начальник запросил "Реве та стогне" от украинской группы, но, увы, кроме меня и ещё одной еврейки из Харькова никто спеть не смог...»

Кстати, украинский язык мы начинали учить со второго класса. До того я его никогда не слышала, радиоточки в доме не было, а по телевизору передачи велись на русском языке. Так что для меня сразу же начались проблемы. Помню, иду я домой с очередной двойкой в тетради, и думаю: «Нести  тетрадку домой или выбросить по дороге?». Папа мне диктовал в домашнем задании по украинскому каждую букву, во всяком случае, те, которые отличаются от русского языка: «И» украинское, «И» русское, «Э» оборотное, «Е» русское и т.д.».  Потом как-то все утряслось, я  выучила язык на твердую «четверку».

А у брата во втором классе на уроке украинском языке  был такой случай. В самом начале учебника украинского языка был простенький рассказ о том, как мальчик пришел из школы, и рассказал маме, что получил в школе «пятерку». И в конце фраза: «Мама радiла». В смысле, радовалась. В классе читали этот рассказ. Учительница спросила, что означает эта последняя фраза. И девочка, большой «знаток» украинского языка перевела: «Мама родила ребенка». Раздался хохот. Я думаю, учительница больше никогда не предлагала в классе переводить эту фразу.

Маме не нравилась мальчишеская украинская форма, привезли из России форму серого цвета, с гимнастеркой. Первое время, приходя из школы, он быстренько снимал форму и одевал «рабочку». Потом эта привычка почему-то пропала, а мама все вспоминала это

  Школа Боре давалась тяжело, особенно письмо (он был левшой).