Кое-что из прошлого семьи
Герценовых
В руках моих фотография, датированная началом минувшего, ХХ века. На ней семейство Герценовых: в первом ряду пожилой человек с квадратной бородой, в черном сюртуке и такого же цвета ермолке на голове, слева от него тоже сидит на стуле женщина в темном, платок по-деревенски завязан под подбородком, дедушка Шмер и бабушка Сима. За их спинами - двое молодых людей, как часовые с военной выправкой.- их сыновья: мой будуший папа Евсей и его младший брат Хаим. На карточке отсутствует старший брат Толя. Он, рано постигший ремесло кондитера, жил и работал в главном городе Беларуси – Минске.
По случайному стечению обстоятельств, предки мамы и папы, оказывается, были земляками: папа родом из местечка Яновичи что под Витебском в Белорусии, предки мамы, Цире-Годы Лукер, из района Ковно (ныне Каунас, Литва), расположенного среди лесов Прибалтики. Обе ветви с течением времени оказались на юге России, в промышленном регионе - Донбассе и там им суждено было пересечься и возникла семья, о которой и пойдет речь в этом повествовании. Но прибыли они сюда каждый своей дорогой, о которой никто из этих путешественников даже подумать не мог.
Маминому дедушке Лукеру (имя его неизвестно) «повезло» больше. Он прошел многотрудный путь кантониста, как называли солдатских сыновей, которых со дня рождения числили за военным ведомством. Кроме тяжести самой солдатчины, юные души из еврейских семей испытывали на себе постоянную угрозу крещения,. насильственного перехода от родного им иудаизма в православие. Предок наш с честью выстоял. Завершив свой двадцатилетний срок пребывания в кантонистах, он совершил полугодовое путешествие в повозке, запряженной парой лошадей, и добрался от берегов Балтики почти до самого Азовского моря. Примерно в шестидесяти километрах от него получил согласно указу Екатерины II земельный надел и вкупе с другими такими же, как и он, переселенцами основал в нынешнем Волновахском районе колонию Бахер-хутор, или Затишье, удивительную по своему внешнему виду. Расположено поселение в глубокой балке, принявшей, если смотреть ее в разрезе, форму перевернутого треугольника, через нижнюю точку которого проходила дорога, по обеим сторонам ее возвышаются крутые склоны, на которых расположены огороды, сады, приусадебные дворы, а над ними поставлены жилые дома и хозяйственные постройки. Хотя Затишье, как и другие колонии, назывались еврейскими, были таковыми, пожалуй, только наполовину, значительную часть их занимали немецкие колонисты, которых по замыслу той же Екатерины поселили, чтобы научить евреев из лесных мест хозяйствовать на степных землях. Науку первых своих учителей евреи вполне усвоили. Бывая в этих местах по службе журналиста, убеждался в высоких урожаях зерна, в потоках молока, в изобилии птицы и прочей живности, получаемых колонистами-евреями своим трудом. С началом Великой Отечественной войны немцев отправили на восток, а вторичный их приход опустошил колонию полностью. Село сохранилось, но евреи там сейчас не живут.
1.
Пожалуй, с женского населения семейства Герценовых попробую проследить нашу родословную и первое слово посвящаю маме (на этом фото она справа).
Родилась Цире-Года Хаимовна Лукер в 1894 году в семье кузнеца, отец ее был великим мастером своего дела, построил капитальную кузницу из красного кирпича, которую я видел целехонькой на краю колонии уже после войны. Бабушка, мамина мама, по имени Пэрл погибла при несчастном случае: в карьере, где копала для домашних надобностей глину, произошел обвал, и вмиг не стало человека. С мужем они успели дать своей дочке специальность белошвейки. Кто обучал ее этому тонкому делу, не скажу, но в Юзовку, где ремесленники разных профилей требовались, и в большом числе, она приехала уже мастером. И это очень пригодилось семье - не только для собственных надобностей. С мужем-сапожником они вместе зарабатывали достаточно для безбедного содержания четверых детей, бабушки, папиной мамы, и себя. С гордостью могу сказать: у них училась работать и экономно вести хозяйство вся наша большая родня.
Всегда в работе пребывали оба. Обратил внимание однажды, как мама отдыхала. Улеглась на общий диван, обитый «под кожу», уложила поудобнее голову, улыбнулась мне, как бы извиняясь за безделье, и сказала: через полчасика поднимусь. И сама в точно назначенное время проснулась. Кстати, трудилась она и по ночам, часто отдыхала «на рабочем месте», уложив голову на «головку» швейной машины «Зингер». Кстати, этот механизм, бесценный для швеи в любых условиях, сопровождал семью за Волгу и в Сибирь при эвакуации и вернулcя обратно в Донецк. А потомки бабы Оли, как обычно звали маму родные, с собой в Израиль машинку уже не взяли, а жаль - и здесь она бы могла пригодиться, если бы кто-то в семье владел этой техникой.
Наши родители любили аккуратно одеваться, шили себе выходные платья, костюмы в соответствии с материальными возможностями. Папа в молодости носил галстук- бабочку, модные тогда манжеты и манишки из целлулоида, тут, видимо, сказалось влияние его друга, работавшего шофером у помещика. Папа и мама увлекались еврейской музыкой, у нас дома, сколько помню себя, была скрипка, а мы, заметив на деке изнутри итальянские буквы, тщательно исследовали ее, не изготовил ли инструмент когда-то сам Гварнери? Меня, старшего, брали с собой в театр, на концерты, которые регулярно посещали. Недавно случайно вспомнил посещение с ними театра «Колизей» (на Второй линии наискосок от швейной фабрики), где давала представление труппа знаменитой Анны Гузик, а, может быть, самого Михоэлса. Дату, осень 1925 года, удалось проверить по прессе, отметившей годовщину смерти крупного советского военного – М.В. Фрунзе. Спектакль прервали в связи с его кончиной.
Коснулся здесь понятия «эвакуация» и считаю нужным сказать об отце, которого всегда, как правило, поддерживала мама. Он, много читавший прессу, верил Эренбургу, А.Толстому, другим выдающимся мастерам слова, посвятившим не одну тысячу строк варварству гитлеровцев, решавших «еврейский вопрос», уничтожая нацию. Папа, готовясь к бегству на восток, настойчиво, убежденно агитировал всех близких людей следовать его примеру и практически добился своего - этим спас от холокоста почти всех своих родичей, живших в Донецке. Исключением стала наша одинокая тетя Хая. 
Она была вдовой одного из братьев мамы. Тетя Хая была маленькой худенькой женщиной, жила одиноко, была хорошей поварихой, зарабатывала тем, что готовила на свадьбы, всякие праздники редкие еврейские блюда на заказ. Мы ее все любили. Она готовила на продажу руками в деревянном корыте «фарфелех», заправку для бульона, была удивительно чистенькая, удивительно аккуратненькая, жила на 4 линии.
Сын ее, Нахман, потрясающе трагически погиб: ехал в трамвае, стоя, на подножке, ударился о столб и мгновенно умер. Это была ужасная трагедия.
Когда немцы подходили к г. Сталино, она поехала к своей родне в Затишье, где и погибла в числе других односельчан-евреев. Это был единственный человек из нашей семьи, насколько я знаю, который погиб в оккупации.
Итак, все о наших женщинах? Нет, есть еще одна - бабушка по папиной линии. Баба Сима, маленькая, но стройная к тому же умная, обладавшая двумя весьма заметными качествами: наблюдая, как трудится наша мама: изо всех своих сил она старалась помогать ей: то помоет посуду, а в многодетном семействе ее было немало, приготовит к столу, что-то спечет. Второе ее свойство - остроумие, она забавляла нас короткими байками, пословицами и поговорками, доставленными крепкой памятью из белорусской лесной чащобы. Приведу, к примеру, одну из ее любимых: «Маленькая собачка довеку щенок», и нередко переносила эту истину на человека… А судьба приготовила ей страшную смерть. Как-то баба Сима решила помочь младшему сыну, у которого было трое детишек, Там ее застала сильнейшая гроза, сопровождавшаяся редким для наших мест ураганом, повалившим столбы, заборы, оставившим многие дома без крыш. Когда бушевавшая природа немного унялась, бабушка пошла искать сбежавших еще до грозы внуков. Встретив на своем пути сорванный ветром электрический провод, она не перешагнула, а взялась за него - перекинуть через себя, и тут же электроток поразил ее. . После войны найти могилу на Мушкетовском кладбище так и не удалось.
Женщины нашего семейства были глубоко верующими людьми, блюли святость субботы, справляли по полной программе праздники. В такие дни не полагалось работать, и я, сложив в свою сумку священные книги, которые читались в синагоге, относил их туда, освобождая маму и бабушку от непраздничного труда. В доме, как полагалось, готовили к столу курицу, зарезанную под молитву резником, нередко пекли ароматные пироги и всякие другие вкусности, как полагалось правоверным евреям. Кстати, дедушка Хаим Лукер, мамин папа, хорошо знал иврит, однажды сменил свою профессию кузнеца - стал учителем. Он привил знания основ иудаизма чуть ли не половине всей детворе колонии, среди которых была и его дочь, моя мама . Другой дедушка – Шмер Герценов, отец моего папы, тоже проникся верой в Б-га, но это уже была вера иного накала. Выходец из хасидов, он был предан святому ученью в ущерб семье и собственному существованию. Весной, буквально назавтра после пасхи покупал самый дешевый из имевшихся на железной дороге проездной билет и отправлялся в Ригу, где жил дальний родственник-лесоторговец. У него кое-как питался, ночевал, а срання появлялся в синагоге, усаживался учить тору. И так продолжалось до осенних праздников. А на все это время напрочь забывал о семье, оставив дом в местечке Яновичи на попечение среднего сына - моего папы. А дом - ни кола, ни двора, несколько окон вместо стекол были заткнуты подушками, домашними обносками, единственный источник доходов, на которые жили, - метелки и банные веники, наломанные отцом в леса и проданные на базаре. Позже удалось купить складной ножичек, ставший надежным помощников отца в его лесном промысле. Наверное, избыточная святость деда, оставившего на произвол случая родную семью, внушила определенные сомнения в верности пути к Б-гу, избранном его отцом. Хотя своей жене и маме он изо всех сил помогал оставаться преданными иудаизму.
2
Продолжаю рассказ о наших мужчинах. Первым вспоминается папа Яша, которому при рождении присвоили библейское имя Ишие (Ешуа по другой транскрипции). По уменью шутить, пользоваться пословицами-поговорками, сходиться с людьми, особенно детворой, он пошел в свою маму... А вместе с женушкой любил устраивать скромные застолья «по поводу». На эти сборы собирались все свободные от дел родичи, выпивали стопку-другую домашнего вина, чаще вишневой наливки, пели песни, рассказывали веселые, иногда и грустные истории. А главным оратором выступал папа. В рабочее время основными слушателями становилась сгрудившаяся вокруг станка детвора, для которой у него были припасены разные байки. Сапожником он был необычным, не чинил, а сбивал новую обувь, главным образом рабочие ботинки… На железной колодке нержавеющими гвоздями он сколачивал несколько пар за рабочий день, и для семьи становились они палочками-выручалочками. В голодные тридцатые годы, взяв пакет подмышку, он отправлялся со своими продукцией к главным проходным воротам Донецкого металлургического завода и менял с возвращавшимися со смены работягами на буханку-другую черного хлеба, на пайковую муку, кусок мяса, и этим кормилась семья. Он был самым грамотным среди своих - научился читать и писать по-русски самостоятельно, с юности увлекался чтением. Не случайно его, простого сапожника товарищи по Юзовской обувной фабрике в начале двадцатых годов .дважды избирали депутатом Юзовского городского совета рабочих депутатов. Была у сапожника неодолимая тяга к знаниям. Он пошел в вечернюю школу рабочей молодежи и в сорок с лишним лет отец четырех взрослых детей окончил шестой класс. Пришел домой, положил на стол учебники и провозгласил во всеуслышанье:
-Хватит, больше коробка моя, - указал на лысеющую голову, - не выдержит.
Опережая события, я вспомнил эти слова отца, когда в свои З7 лет в какой-то мере повторил учебный путь бати - сдал вступительные экзамены в Киевский государственный университет. А через шесть лет заочной учебы обрадовал папу - мамы уже не было- значком дипломированного журналиста, хотя мой рабочий стаж газетчика к тому времени перешагнул уже два десятилетия, - вместе с армейской выслугой на Великой Отечественной войне, которую прошел от первого до последнего звонка в рядах славной кавалерии (См. книгу: Борис Герценов. «По обе стороны войны». Холон.2004 год.)
Осталось сообщить несколько слов о потомках Герценовых.
Нас, детей, было четверо: я, Фаина, Семен, Полина. Родителей по современным меркам проводили из жизни рано: маму в 1961-м, папу – в 1969 годах. Похоронили на ставшем семейным Мушкетовском кладбище. Все без исключения унаследовали главную черту характера родителей – порядочность. Не скрывали собственных замыслов, советовались друг с другом, подсказывали лучшие решения. Иногда бывали и разлады, но ссоры случались очень редко. Размолвки? В какой семье их не бывает. Попробую описать на таком примере.
Старшая сестра Фаина решала, куда после школы пойти учиться. Красивая, с большими голубыми глазами, с очаровательной улыбкой, она мечтала о карьере актрисы. Я возражал: чтобы взять такой курс, требуются, кроме внешних данных, внутренний артистизм, прирожденность к сцене, которой у нее пока не замечал.. Фаина согласилась - поступила в педагогический. И пришел день, когда филология, освоенная в ВУЗЕ, встретилась с актерством. После института сестрица поступила на высшие курсы художественного воспитания и стала специалистом редкой профессии. За два десятилетия работы в Донецком областном Дворце пионеров она вырастила целую плеяду молодых ребят, которым полученные от нее знания открыли дорогу в крупнейшие театры Москвы и Киева, вплоть до МХАТ. И всюду воспитанников Фаины с удивлением спрашивали, где, у кого они постигли знания языка, основы сценического слова. Тут-то и порадовалась сестрица, преуспевшая сразу на двух фронтах. Облик Фаины Евсеевны был бы неполным без следующего эпизода из ее жизни, всполошившего все семейство.
В самом начале войны она вдруг исчезла. Наши собираются в эвакуацию, а ее нет. Позже, когда все оказались при чемоданах, узнали: Фенечка пошла добровольцем на фронт, в числе первых вызвалась участвовать в диверсионных группах, но из-за яркой еврейской внешности ее кандидатуру отвергли, так как это могло вызвать провал операции. В качестве ротного писаря ушла с саперной армией, строившей оборонительные сооружения вокруг Донбасса.Но первыми фронтовиками у нас оказались сразу двое мужчин - я и младший братишка Семочка, по-еврейски Шмер. Он вступил в армейские ряды прямо со школьной скамьи в числе мальчишек, которые сложили такую фронтовую арифметику: на передовую прибывали сто восемнадцатилетних новобранцев, а живыми домой возвращались только десятеро. Я попал в кавалерию, он в отдельный противотанковый минный батальон. И тут у нас тоже кое-что оказалось общим. И Семена, и меня заблаговременно и весьма примитивно готовили к войне.
Он сначала был зачислен в саперное училище, там проходил офицерскую подготовку и сам одновременно обучал других. А у меня сложилась так, что военного училища не кончал, но, проходя срочную службу на Дальнем востоке, был командирован на ускоренные курсы, учился сам и по поручению политотдела бригады прочитал курсантам лекции по текущей политике.
На передовую Семен прибыл командиром взвода в звании младший лейтенант. Писал домой письма, в которых не скрывал своего нетерпенья, как долго его держат в тылу под Воронежем, в считанных километрах от места, где шли бои.. Наконец, оказался в самом пекле, и после второго сражения его вывезли в числе погибших.
О его гибели мне сообщили в письме из дома. Горевал я долго,- это печальное извещение об уходе из жизни дорогого Семена застало меня в разгар тяжелых боев в Чечне при обороне Кавказа летом 1942 года. Был тогда в должности замкомандира эскадрона 30-й Кавалерийской дивизии. По окончании службы ушел в запас в звании младший политрук, носившего два кубика в петлицах.
Через какое-то время семья начала собираться вместе. Отслужив свое в саперной армии прибыла Фаина. Уволили из артиллерии по состоянию здоровья папу, но он еще долго отбывал воинскую повинность на химическом заводе с фронтовыми условиями труда в Горьковской области. Остались мы навсегда без Семена. (Мы с Фаиной по адресу, указанному в «похоронке», искали его могилу. В 1980 году оказались в городе Лиски, переименованном в г. Георгиу-Деж. В соответствии с документами от городского военкома, человека, не терявшего память о павших фронтовиках, добились того, чего искали: фамилию Семен Герценов поместили среди других на мемориале в центре города).
На передовой представлял Герценовых я один. Вернулся уже в Донецк, город своего рождения, в конце лета 1946 года.
С наградами, но без жены. И тут меня привели в дом на ул.Пушкина, 67 И обнаружил я там на хлипкой этажерке фотографию со знакомыми лицами, среди которых наш Семен и несколько его одноклассников. Мне никто не предлагал, но мысленно я выбрал самую красивую, она оказалась дочкой хозяйки дома. Возвращаясь из школы, она с компанией соучеников заглядывала в нашу квартиру. Теперь узнала меня , а я ее никак вспомнить не мог. Но это нам не помешало в декабре 1946-го устроить свадьбу за большим, но пустоватым по голодному времени столом. Зато с тех пор каждое восьмого декабря, в течение пятидесяти двух лет, устраивали дружеские возлияния в честь очередной годовщины бракосочетания. .
К несчастью, уже десять лет, как ушла из жизни дорогая Туся, но я не один – при старшей дочери Марии, при внучке Ирочке с ее мужем Олегом, правнуках Аннушке и ее братике Шоне. Младшая дочь Елена с мужем Юрой оказались в США. Там и двое внуков - Ольга с мужем Костей, двумя наследниками в ранге правнук - Машей и Дениской. Еще один внук Дима, окончив университет, поселился в Чикаго, недавно женился на однокласснице из Донецка и, надеюсь, вместе с женушкой Ириной примут активное участие в умножении потомков большого семейства Г е р ц е н о в ы х.
Уверен, те, кто станет читать этот текст, располагают моей книжкой «По обе стороны войны», на ее страницах узнают подробности о Евсее Семеновиче Герценове, других моих близки людях –Семене, Тусе (Этель Симоновне), маме, многих из тех, с кем пришлось рядом пройти через бои и десятилетия мира, и которые как-то оценили мою службу в воинском строю, в газетных редакциях, отяжелили мой костюмный пиджак шестью орденами, а погоны отставника- укрупненными звездами полковника.
. Спасибо за внимание – ваш папа, дед и прадед,
. для многих - просто дядя Боря.
1 октября 2008г.
Город Холон,
Государство Израиль.